Как по нотам

Этот обзор мог быть совсем коротким, но не потому, что мало выходит книг о музыкальных легендах и голосах эпохи. Мало выходит предметных книг об истории музыки как таковой, хотя бы об определённых периодах. Многочисленные биографии великих музыкантов больше эксплуатируют их образ ради пробуждения читательского интереса, чем говорят о человеке и его музыке. Да и кому это интересно? 

А ты катись, колесо…

Тем, кому это всё же интересно, мы посоветуем сразу одну музыкальную биографию – «Мик Джаггер» Филипа Нормана. В серии «Персона» издательства «Азбука» публикуются биографии самых разных людей, но музыкант такого уровня, как Джаггер, это, по общей насыщенности фактами, эмоциями и материалом, история практически всего русского рока, негритянского джаза, фанка и соула и американской поп-индустрии вместе взятых. В прошлом году ему исполнилось 70, а «Роллинг Стоунз» отметили полувековой юбилей группы  мощным шоу. И у этого человека никогда не кончается завод, у него всегда полный заряд батареи, потому что он не просто живёт музыкой, как с пафосом любят говорить музыканты, он сам и есть музыка. И не особо важно при этом – нравится музыка «роллингов» или оставляет равнодушной: их влияние на мировую музыкальную сцену последних десятилетий огромно. Они вращают весь этот музыкальный мир 50 лет. 

Но Джаггер мог быть совсем другим, не будь рядом «папы Джека Воробья», человека, который, даже упав с пальмы, не растеряет своего молодецкого задора. Конечно же, это Кит Ричардс – человек с лицом ангела, который успел нагрешить. Ещё и книгу о своей жизни написать, назвав её всем критикам назло «Жизнь». Это как раз тот случай, когда не музыка в основе, а чистая эксплуатация читательского интереса. Но, боже-боже, какое содержание. Издатели моментально расстались с суммой в 7 миллионов долларов, прочитав первые несколько страниц рукописи, настолько там всё хватало за живое. И как что-то вполне обычное – литературная премия имени Нормана Мейлера из рук бывшего президента США Клинтона (ещё того саксофониста). Да ещё при этом и находишься в одном зале с лауреатами Нобелевской премии, известными литераторами и просто культурными людьми.
А за что премию дали? «Был в те времена такой дикий, но прекрасный закон, по которому, если ты торчок, нужно было зарегистрироваться у своего врача, и тогда ты попадал на учёт государства как героиновый наркоман и тебе выдавали таблетки чистого героина с пузырьком дистиллированной воды, чтобы разводить и вкалывать. И уж конечно, при таком раскладе любой торчок официально назовёт вдвое больше, чем ему нужно. Плюс одновременно, нужно тебе или нет, ты получал эквивалент в кокаине. Они думали, что эффект кокса будет перебивать эффект опия и, чем чёрт не шутит, сделает из торчков полезных членов общества – с той мыслью, что, если ты только героинишь, ты ложишься, медитируешь, читаешь всякое, а потом ходишь под себя и воняешь». 
Кроме подробных описаний тесного знакомства с различными стимуляторами и расширителями сознания, Кит Ричардс не забывает и о других вещах – о творческой и домашней кухне, с одинаковым упоением раскрывая секреты игры на гитаре и создания бессмертных хитов, как и делясь любимыми рецептами, не аптечными, а кулинарными. Сколько великих имён на каждой из почти 800 страниц увесистого тома: Чак Берри, Арета Франклин, Берроуз, Капоте, Энди Уорхол, упоротый Джон Леннон и Брук Шилдс, сидящая на коленях у отца Кита, Джонни Депп и памятное падение с дерева. Секс, рок-н-ролл и то слово, которое нельзя произносить по новым законам. И всё это описано в совершенно непередаваемой манере – эдакий Буковски от музыки. 
«Просыпаешься в доме, полном незнакомых чёрных, которые так невероятно добры, что ты ещё долго приходишь в себя. То есть, вот блин, дома бы так… И это происходило в каждом городе. Просыпаешься: “Где я?”. И тут как тут ещё одна большая мама, и ты валяешься с её дочкой, но тебе прямо в постель подают завтрак».
Прекрасно: Ричардс точно тот ещё Буковски, который обычно плох, но если хорош, то так, что небу тошно. И чтобы никто не подумал, что мы пропагандируем неправедную жизнь, ещё одна цитата: 
 «Великие песни пишут себя сами. Просто хватают тебя и ведут, точнее, не тебя, а твой слух. Мастерство в том, чтобы не слишком вмешиваться. Наплюй на ум, наплюй на всё – просто иди туда, куда ведут. Вообще-то твоего мнения никто и не спрашивает, и неожиданно всё приходит само: “О, я знаю, что тут должно быть”, и тебе просто не верится, потому что казалось, что ничего в жизни не даётся так запросто. Думаешь: у кого я это стащил? Да нет, нет, это своё – ну, как минимум, насколько у тебя вообще может быть что-то своё. И ты понимаешь, что песни пишут себя сами – ты просто передатчик».
Важное дополнение: 18 декабря мистеру Ричардсу исполняется 71 год. Всем бы такую «Жизнь». И – браво, Corpus, вы боги в книгоиздательском мире. 

Раз заговорили о Rolling Stones, как можно забыть о настоящей иконе музыкальных массмедиа с таким же названием. Музыку «роллингов» любят самые разные люди, включая королей и президентов. Интервью журналу «Роллинг Стоун» давали самые лучшие музыканты столетия, а ещё политики, тираны, безумцы и гении. Ещё интереснее, когда один гений берёт интервью у другого, или встречаются безумцы, а в итоге – невероятный материал. Всё это – в книге «Великие интервью журнала Rolling Stone за 40 лет». И автором значится Ян Саймон Веннер – тот, кто, собственно, и создал журнал. Кстати, Веннер лично попросил разрешения у Джаггера назвать свой журнал так же, как и группа, которая потрясла своим выступлением тогда ещё молодого журналиста. Оба не пожалели. Потому что такая музыка будет звучать вечно.

И врут календари…

О вечной музыке всё, что надо знать, известно Алексу Россу, штатному музыкальному критику «Нью-Йоркера» и выпускнику Гарварда, популяризатору классической музыки и человеку, для которого мир – это не какофония звуков, а гармония созвучий. Для него нет любимых и нелюбимых жанров, он не делит музыку на стили и направления, а воспринимает её как часть окружающего мира, столь важную, как кислород и солнечный свет. И изучать историю без знания музыки невозможно: никогда не поймёшь людей, как и то, почему они принимали те или иные решения. Вы почитайте его книги «Послушайте» и «Дальше – шум. Слушая XX век». Это не просто историческое исследование или сборник изящных эссе, а сама жизнь в звуках и голосах. Первую книгу уже довольно сложно найти в магазинах, а вторую, переизданную божествами хорошего нон-фикшена, издательством Corpus, снова можно свободно купить. Но за другие деньги уже, правда.

Зачем вам это надо? Хотя бы потому, что так о музыке у нас никто не пишет, и это не прогиб под священное звёздно-полосатое знамя. Алекс Росс из тех уникумов, кто в музыку для обычных людей пришёл, спустившись с небесной выси, в которой звучит исключительно лучшая музыкальная классика. В юности он коллекционировал пластинки исключительно с классической музыкой, и то только самой мажористой, тогда как подростки его возраста спускали – в разные времена – свои кровные денежки на джаз, потом на панк-рок, гранж, альтернативу, хип-хоп,  а сейчас – на айфоны, куда уже качают Лану Дель Рей. 
«Я не отношу себя к слушателям, которые реагируют на “Героическую” симфонию словами “О, культурненько”. Я не слушаю музыку, чтобы стать культурным, иногда я слушаю ее, чтобы убежать от упорядоченного мира. В ней мне нравится то, что она вбирает в себя все, объединяя романтизм и Просвещение, цивилизацию и революцию, ум и тело, порядок и хаос. Она знает, какого развития музыки вы ждете, и с ликованием сворачивает совсем в другую сторону. Датский композитор Карл Нильсен написал 
когда-то монолог от лица духа Музыки, в котором он (или она, или оно) 
говорит: “Я люблю бескрайние просторы тишины, но больше всего я люблю 
разрушать их”».

Это восприятие музыки по Россу. Поэтому он с одинаковой лёгкостью говорит и пишет, как по нотам, о Гершвине и Бахе, о би-бопе и альтернативном роке, о Бьорк и Фрэнке Синатре, о Сибелиусе, Бартоке, Скрябине, Шопене… и о самом матерном панк-роке. И рассказывает о самой разной музыке с неизменным упоением. 
«Лишь в колледже моё музыкальное упорство окончательно рассыпалось. Большую часть времени я торчал на радиостанции кампуса, помогал с классическим репертуаром и вёл собственное шоу. Я фанатично охранял границы дневного классического вещания, отказываясь уступить даже 15 минут “Шедевров камерной музыки” и тому подобного. В десять вечера классическая программа сменялась панком, к тому же лишь малоизвестным панком. Песню исключали из репертуара, как только продавалось несколько сотен пластинок. Диджеи любили начинать эфир с самых грубых и крикливых песен, чтоб посильней шокировать любителей классики. Я пытался утереть им нос визгами Ксенакиса. Они парировали Синатрой с Only the Lonely. Однажды, сразу после моего проникновенного трибьюта Герберта фон Караяна, они включили возмутительный неонацистский гимн Screwdriver Prisoner of Peace: “Свободу Рудольфу Гессу, / Сколько ещё его будут держать там? / Откуда нам знать?”. Туше.
Штука в том, что эти сумасшедшие панки были, бесспорно, самыми интересными людьми из всех, что мне встречались. Параллельно с тщательно выверенными подборками Mission of Burma и Butthole Surfers они писали курсовые по римским фортификациям IV века и либерализму в работах Лайонела Триллинга. Я начал задерживаться в студии после окончания своего шоу, пряча инстинктивный страх перед их кожаными куртками в наклейках и разноцветными волосами. Я довёл до их сведения, что Шенберг всё это предвидел. И начал слушать новые вещи. Terminal Tower – сборник Pere Ubu – и Daydream Nation группы Sonic Youth стали первыми рок-пластинками, что я купил. 
Неспешно продвигаясь от андеграунда к альтернативному року, я добрался и до коммерческого. Вскоре я уже поражал друзей заявлениями типа: “Highway 61 Revisited – неплохой альбом” или “The White Album – просто шедевр”. Я расстался с убеждением о превосходстве классической музыки, что привело к кризису веры: раз эта музыка не великая и не серьёзная, не возвышенная и не могучая, то что она вообще?»
Если ещё не читали Алекса Росса, то и музыки не слышали по-настоящему. Потому что история минувшего столетия в музыкальной интерпретации Росса звучит для чуткого уха не менее сладостно, чем крики умертвляемых героев в очередном сезоне «Игры престолов». Вчитайтесь только: «Стремительная ажитация фигур, сливающихся в трели, целотонный гипнотизм, деревянные духовые, визжащие в самом высоком регистре, мотив из двух нот, капающих как кровь на мрамор, плюющий, рычащий квинтет трубы и тромбонов…» И всё это в явно узнаваемом историческом и культурном контексте.


Нужно вписать в чью-то тетрадь …

В очень знакомом историческом, но малоизвестном культурном контексте живёт ещё одна  «корпусовская» книга – «Песни в пустоту. Потерянное поколение русского рока 90-х». Один из фаворитов недавно прошедшего книжного салона non/ fiction. «Написали» её промоутер Илья Зинин и экс-главред «Афиши» Александр Горбачёв. Их авторство не подвергается сомнению, а слово «написали» взято в кавычки лишь потому, что это книга от первого лица – от большого числа первых лиц, но при этом – далеко не первых в музыкальном мире. Для многих имена героев этой книги сегодня, увы, значат куда меньше, чем они заслуживают. И дело не в их бесталанности или в обмане публики. Просто пели и говорили о музыке они потерянному поколению, для которого актуальность музыки с социальным подтекстом очень быстро ушло или «за бугор», или в речитативы рэперов, или в пустоту. Артемий Троицкий, Егор Летов, Илья Чёрт, Леонид Фёдоров и десятки других имён – в многоголосой истории русского рока, в рассказах о музыкантах, которые не рвали стадионы и не подписывали контракты, но говорили языком своей эпохи. 
О выборе героев, времени, места и формы изложения материалы авторы сказали нам буквально следующее.
Илья Зинин: «Всё субъективно: лично я слушал все эти группы в 90-х, ходил на концерты, со многими был довольно близко знаком, все они были для меня очень важны. Герои книги очень разные – кто-то играл передовой по тем временам индастриал или хардкор (“Химера”, “Машнинбэнд”, “Собаки Табака”), кто-то просто пел под гитару (Веня Дркин). И пусть тогда их песни не прозвучали на всю страну, это едва ли не самое важное и сильное, что было спето на русском языке в 90-х. Кроме того, у каждого из них своя, совершенно удивительная (правда, к сожалению, почти всегда трагичная) история. Поэтому во второй половине “нулевых”, когда на жизнь и музыку героев этой книги можно было посмотреть с определённой дистанции, захотелось написать книгу о них, построенную на прямой речи участников и очевидцев событий». 
Александр Горбачёв: «Как показывает ряд хороших примеров (“Прошу, убей меня”, книги Стогова в жёлтой серии “Амфоры”, книга Семеляка про “Ленинград”, книга Кушнира про “Аквариум”), такая форма вправду работает. По-английски это называется oral history; мы такого рода материалов много и в “Афише” делали – про медиа, про поп-музыку, про кино и т. п., и это достаточно живая, гибкая и весёлая структура, которая позволяет посмотреть на события глазами очевидцев и их, так сказать, прочувствовать не только исторически, но и эмоционально.
Вопрос о действующих лицах дурацкий, простите. Действующие лица перечислены в заголовках глав, а также в перечне действующих лиц в начале книги. Высокопарно выражаясь, главным действующим лицом является Россия в турбулентную эпоху 90-х. Соответственно, адресована книга тем, кто хочет про эту эпоху что-то понять чуть глубже той картины разрухи, распада и ужаса, которой сейчас её зачастую описывают. Музыка в данном случае – это ещё и инструмент познания реальности, скажем так; своего рода оптика».
Завершить первую часть музыкального обзора будет логичным книгой об одном из самых сильных, но, на фоне того же Цоя, совершенно незаслуженно забытых имён русского рока – Александре Башлачёве. 

Две его биографии написал Лев Наумов, петербургский драматург, режиссёр, писатель, поэт, эссеист, биограф и даже директор кинофестиваля. В интервью, которое вошло в так и не увидевший свет номер журнала «Пойнтер», он весьма убедительно разъяснил, почему он выбрал Башлачёва для своей книги. И даже не раз к нему возвращался. Прежде чем читать, запомните: «Александр Башлачёв. Человек поющий». Must have всем, кто слышит в музыке не только ноты и стихи, но и биение жизни других людей.  
«Для меня Башлачёв – явление, принадлежащее не столько к русскому року, сколько к русской литературе. Из исследования его творчества, из написания его биографий (двух на данный момент) я вынес куда больше чем мысль, формулируемую в виде тезиса. От Башлачёва совершенно невозможно оторваться, поскольку на его примере феномен гениальности становится удивительно наглядным и лаконичным. Его творческий период – четыре года (активных – два с половиной). Он написал чуть более ста текстов, сыграл чуть менее двухсот концертов и радикально повлиял на песенную и поэтическую традиции в весьма ортодоксальной стране. Причём как он этого добился? Он – не поэт-авангардист, который своей целью видит революционное разрушение. Башлачёв использовал весьма архаичные средства. Этот человек совершенно уникален.
В моём понимании, с роком его роднит разве что протестная эстетика. Но и тут он был не как все. Музыканты даже из его окружения выражали субкультурные, поколенческие, социально-политические, этические протесты. Протест Башлачёва был онтологическим, и потому его песню подхватить никто не смог.
Для меня Башлачёв – это едва ли не последний эпический герой, воплотивший архетип поэта-пророка, неприкаянного скитальца, принесшего себя в жертву для подтверждения собственной проповеди».

Впереди – большие планы и надежды. Во второй части музыкального обзора продолжим обращаться к Александру Васильеву за вдохновением и за названиями частей обзора. А за материалом обратимся к самым из самых в музыкальной среде – Артемию Троицкому, Майклу Джексону, Летову, группам Metallica и Kiss, сообразим, как объединить историю фортепиано и хип-хопа. Ещё на пару симфоний книг хватит.